Перед мужеством и подвигами тех, кто пережил ад Ленинградской блокады, выстоял и остался непокоренным, меркнут сказки о всесильных богатырях.
Этой женщины, пережившей блокаду, давно уже нет в живых, но я прекрасно помню ее рассказ о тех страшных днях. Корни моего покойного мужа Валентина Коновалова - ленинградские. Отец Валентина, Михаил Андреевич был направлен в Пензенскую область для работы в органах НКВД. Отсюда в 41-ом он ушел на фронт, воевал под родным Ленинградом и умер от ран, полученных при снятии блокады, в госпитале на маленькой станции Мга в нескольких километрах от Ленинграда.
И была у него сестра Мария Андреевна. Мы с Валентином не раз бывали у нее в гостях, и вечерами она рассказывала нам о том, как жил Ленинград, взятый в удавку блокады.
-Вот ведь что удивительно: город стоял даже тогда, когда не осталось продуктов, когда люди умирали ежедневно сотнями, когда хлебный паек был размером чуть больше спичечного коробка. А немцев в Ленинград все же не пустили. И заводы работали, и радио, и концерты проходили, и газеты печатались, и женщины с красным крестом на сумках, едва держась на ногах от голода, обходили дома и квартиры в поисках тех, кто еще был жив. И те, в ком еще держались силы, старались помочь друг другу. Я до войны работала в киоске на Лениградском вокзале: продавала газеты, журналы, открытки. Место здесь людное, а я любила быть среди людей. Здесь и в войну не было пусто: отсюда уходили отряды рабочих на оборону города, сюда привозили раненых.
Я была человеком очень набожным. Вот, бывало, вечером при свечке напишу на обрывке бумаги молитву, зашью ее в тряпочку, а утром плетусь на вокзал и отдаю свои обереги тем, кого встречу. И, знаешь, однажды, уже после освобождения, ко мне подошел незнакомый мужчина и со слезами сказал: "Меня спасла ваша молитва".
Спасало то, что люди верили в победу и тогда, когда по утрам на автомашины складывали трупы умерших, когда по улицам ходили существа, больше похожие на привидения, чем на людей, когда по тем, кто приходил с котелочками за водой к Неве, фашистские самолеты вели пулеметный огонь, когда в городе были съедены все голуби и собаки.
Мария Андреевна жила в коммуналке. Ее соседи успели эвакуироваться, и ей осталась вся мебель в их квартирах, которую она потом сожгла в своей "буржуйке". Она растапливала снег, размачивала в теплой воде крохотный кусочек хлеба (вернее - то, что называли хлебом) и делила полученное хлебово, которое она называла "мурцовкой", на несколько приемов в день. Своей семьи у нее не было, и она отчасти была этому рада, потому что для нее было легче переносить свои страдания, чем видеть муки других.
-В соседнем доме жила женщина с двумя дочками, я встречалась с ними в бомбоубежище. В чем у них душа держалась… А потом они в убежище не появились, и я узнала, что все они умерли. Вот с той поры и я больше в бомбоубежище не спускалась. Когда стало совсем плохо, ходила только, накутав на себя все, что было можно, за тем самым кусочком хлеба. А ведь немало людей погибло и тогда, когда блокаду сняли, когда солдаты, освободившие нас, делились с нами хлебом, салом. Люди, истощенные до предела, набрасывались на еду с такой жадностью, что многие падали тут же замертво...
Я недавно прочитала, что еще много лет спустя врачи ставили бывшим ленинградцам диагноз "синдром блокадного Ленинграда" - это когда у человека наблюдалась устойчивая, длительная и не поддающаяся лечению дистрофия мышц и внутренних органов.
Мария Андреевна пережила войну, встретила великую Победу и жила, творя добро, еще много лет. Эта удивительная женщина очень любила голубей и хотела, чтобы их в городе было так же много, как до войны. Кстати, когда ее хоронили, над процессией кружили голубиные стаи.
-Сколько же испытаний на русскую душу выпало! - вздыхала Мария Андреевна.- И никто никогда не ответит, откуда берет русский человек такую великую силу, чтобы выстоять.
Может, потому русскую душу и называют таинственной?..
Мария Коновалова.
Перед мужеством и подвигами тех, кто пережил ад Ленинградской блокады, выстоял и остался непокоренным, меркнут сказки о всесильных богатырях.
Этой женщины, пережившей блокаду, давно уже нет в живых, но я прекрасно помню ее рассказ о тех страшных днях. Корни моего покойного мужа Валентина Коновалова - ленинградские. Отец Валентина, Михаил Андреевич был направлен в Пензенскую область для работы в органах НКВД. Отсюда в 41-ом он ушел на фронт, воевал под родным Ленинградом и умер от ран, полученных при снятии блокады, в госпитале на маленькой станции Мга в нескольких километрах от Ленинграда.
И была у него сестра Мария Андреевна. Мы с Валентином не раз бывали у нее в гостях, и вечерами она рассказывала нам о том, как жил Ленинград, взятый в удавку блокады.
-Вот ведь что удивительно: город стоял даже тогда, когда не осталось продуктов, когда люди умирали ежедневно сотнями, когда хлебный паек был размером чуть больше спичечного коробка. А немцев в Ленинград все же не пустили. И заводы работали, и радио, и концерты проходили, и газеты печатались, и женщины с красным крестом на сумках, едва держась на ногах от голода, обходили дома и квартиры в поисках тех, кто еще был жив. И те, в ком еще держались силы, старались помочь друг другу. Я до войны работала в киоске на Лениградском вокзале: продавала газеты, журналы, открытки. Место здесь людное, а я любила быть среди людей. Здесь и в войну не было пусто: отсюда уходили отряды рабочих на оборону города, сюда привозили раненых.
Я была человеком очень набожным. Вот, бывало, вечером при свечке напишу на обрывке бумаги молитву, зашью ее в тряпочку, а утром плетусь на вокзал и отдаю свои обереги тем, кого встречу. И, знаешь, однажды, уже после освобождения, ко мне подошел незнакомый мужчина и со слезами сказал: "Меня спасла ваша молитва".
Спасало то, что люди верили в победу и тогда, когда по утрам на автомашины складывали трупы умерших, когда по улицам ходили существа, больше похожие на привидения, чем на людей, когда по тем, кто приходил с котелочками за водой к Неве, фашистские самолеты вели пулеметный огонь, когда в городе были съедены все голуби и собаки.
Мария Андреевна жила в коммуналке. Ее соседи успели эвакуироваться, и ей осталась вся мебель в их квартирах, которую она потом сожгла в своей "буржуйке". Она растапливала снег, размачивала в теплой воде крохотный кусочек хлеба (вернее - то, что называли хлебом) и делила полученное хлебово, которое она называла "мурцовкой", на несколько приемов в день. Своей семьи у нее не было, и она отчасти была этому рада, потому что для нее было легче переносить свои страдания, чем видеть муки других.
-В соседнем доме жила женщина с двумя дочками, я встречалась с ними в бомбоубежище. В чем у них душа держалась… А потом они в убежище не появились, и я узнала, что все они умерли. Вот с той поры и я больше в бомбоубежище не спускалась. Когда стало совсем плохо, ходила только, накутав на себя все, что было можно, за тем самым кусочком хлеба. А ведь немало людей погибло и тогда, когда блокаду сняли, когда солдаты, освободившие нас, делились с нами хлебом, салом. Люди, истощенные до предела, набрасывались на еду с такой жадностью, что многие падали тут же замертво...
Я недавно прочитала, что еще много лет спустя врачи ставили бывшим ленинградцам диагноз "синдром блокадного Ленинграда" - это когда у человека наблюдалась устойчивая, длительная и не поддающаяся лечению дистрофия мышц и внутренних органов.
Мария Андреевна пережила войну, встретила великую Победу и жила, творя добро, еще много лет. Эта удивительная женщина очень любила голубей и хотела, чтобы их в городе было так же много, как до войны. Кстати, когда ее хоронили, над процессией кружили голубиные стаи.
-Сколько же испытаний на русскую душу выпало! - вздыхала Мария Андреевна.- И никто никогда не ответит, откуда берет русский человек такую великую силу, чтобы выстоять.
Может, потому русскую душу и называют таинственной?..
Мария Коновалова.
